Алексеев Владимир Григорьевич

Как я стал парламентёром

Воспоминания Алексеева Владимира Григорьевича - командира 2-го дивизиона 494-го артполка (из книги "Об огнях, пожарищах, о друзьях-товарищах..." г. Витебск, 1994 г.)

Берлин пал. Казалось, всё для немецких войск уже предрешено. Однако гитлеровцы, находившиеся на Курляндском полуострове, упорно оборонялись.

Дивизия вела "бои местного значения" в каких-то 18-20 километрах юго-восточнее города и морского порта Лиепая (Либава). Вечером 4 мая я получил задачу уничтожить боевую точку противника на левом фланге 742-го стрелкового полка. Она флонговым огнём наносила нашим наступающим войскам значительный урон.

Указанная на карте огневая точка с моего НП не просматривалась, поэтому, как только наступил рассвет, захватив с собой командира топовзвода лейтенанта Трушкова и радиста ефрейтора Ивана Брюшина, я направился на правый фланг полка.

Отыскивая на местности цель, обнаружил. что прямо передо мной, в каких-то метрах ста пятидесяти, из вражеской траншеи всё время подымается и опускается белый флажок. Пехотинцы сказали: "Будьте осторожны. Не иначе, заманивает, здесь был снайпер". Чтобы проверить, я повесил каску на ствол своего автомата и поднял её выше бруствера. Выстрела не последовало. Белый флажок стоял неподвижно, а через некоторое время из траншеи вышли три немца и направились в нашу сторону.

Пройдя половину пути, остановились и, следовавший впереди офицер стал размахивать флажком, давая понять, чтобы мы к ним подошли. Я был на этом участке старшим по званию и должен был принять решение. Признаюсь, очень интересовало, чего хотят немцы. Ни с кем не посоветовавшись, даю команду: "За мной!", и вместе с лейтенантом Трушковыми ефрейтором Брюшиным направляюсь на нейтральную полосу. Когда подошли, немецкий офицер обратился ко мне на русском языке: "Я прибыл сюда, чтобы от имени командира 30-ой пехотной дивизии, генерала Хейце, пригласить представителя русских войск для переговоров".

Мы знали, что война вот-вот закончится. И, тем не менее, это "приглашение" меня ошеломило, так как ещё вчера немцы бросались в яростные контратаки. С начальником штаба дивизиона радиосвязь установить не удалось. Выход был один: идти и выслушать, что скажет немецкий генерал. Командиру пехотного отделения я приказал доложить о моём решении командованию.
Направляюсь к передней траншее и думаю: "Не повторится ли будапештская трагедия, когда убили советского парламентёра?. Но ради Победы кто-то должен рисковать..."

Путь до командного пункта немецкой пехотной дивизии был долгим. Ехали по лесным дорогам, просекам. Я понял, делалось это затем, чтобы мы не могли установить его местонахождение. На КП нас встретил немецкий офицер, видимо, начальник штаба дивизии. Через переводчика он передал, что командир дивизии генерал Хейце готов принять представителя Красной Армии. Спустившись в блиндаж, я увидел моложавого немецкого генерала. Он встал и представился, попросил меня сказать, с кем имеет честь вести разговор (Генерал свободно владел русским языком). выслушав мой ответ, предложил находившимся в блиндаже немецким офицерам выйти. Когда мы остались вдвоём, генерал Хейце произнёс: "Я очень долго думал и пришёл к выводу, что для нас, немцев, война проиграна, поэтому пргласил представителя Красной Армии, чтобы положить конец кровопролитию. Предупреждаю Вас, господин майор, что я действую сам со своими помощниками, и командующий Курляндской группировкой войск этого не знает.Я прошу доложить вашему командованию, на каких условиях я могу сдать свою позицию, как поступит ваше командование с солдатами, офицерами и со мной, немецким генералом? Будет ли это ссылка в Сибирь, на Крайний Север или что-то другое?... Раздался телефонный звонок Он поднял трубку. Переговорил с кем-то, встал и подошёл ко мне: "Я должен вас огорчить. Вам придётся задержаться. На КП дивизии прибывает командующий Курляндской группой войск. Но, учтите, я останусь при своём намерении".

Офицер вывел меня из блиндажа и лесом провёл в другой блиндаж, расположенный метрах в трёхстах.Время тянулось медленно. В блиндаже всё время звонили телефоны, слышны были переговоры по рации - это был узел связи. С разрешения немецкого офицера по их радиостанции я установил связь с Синицыным. В наушниках услышал его гневный голос: "Как и почему ты оказался там?" - и, после моего ответа, уже спокойнее: "Сделай всё возможное, чтобы командир, у которого ты находишься, прибыл к нам".

Да, задача была не из лёгких. Но, когда я во второй раз очутился в блиндаже немецкого генерала, я чувствовал себя более решительным, потому, что был неделён определёнными полномочиями. Генерал Хейце извинился за задержку и попросил меня доложить своему командованию о содержании наших переговоров. В моё распоряжение он выделил легковой автомобиль, которым управлял немецкий ефрейтор. Когда прибыли на КП дивизии, я доложил полковнику Синицыну о своих переговорах. Он был суров, дал мне нагоняй за "самодеятельность", и добавил, что ожидал генерала, а не ефрейтора. После этого разрешил вернуться в свой дивизион.

Прошло около двух часов, и я снова был вызван на КП дивизии. В палатке находилось несколько генералов и старших офицеров. Один из генералов. одетый в комбинезон, попросил меня рассказать о встрече с Хейце. Я доложил и сказал, что тот ждёт меня с условиями капитуляции.

Уже было утро, когда я получил инструктаж и отпечатанные на машинке немецким шрифтом условия капитуляции. В том же составе, что и раньше, часов в десять, мы вновь прибыли на КП немецкой дивизии. В блиндаже её командира находились старшие офицеры. Я передал устно условия капитуляции и вручил пакет с письмом.

Они прочитали. Я сказал генералу Хейце, что было бы неплохо встретиться с нашим командованием, но вновь получил отказ. Чувствовались его боязнь, колебания. "Мне кажется, Вы согласны поехать, но чего-то боитесь", - сказал я. "Да, господин майор, - ответил он, - думаю, что меня больше к своим войскам не отпустят, а я этого не желаю".

Я дал честное слово советского офицера, что такого не случится. Хейце молчал, о чём-то думал, что-то спросил у своих офицеров, а затем встал и сказал: "Хорошо, поехали!".

В штабной палатке нашей дивизии находились, как мне показалось. всё те же генералы и офицеры. Они дожидались моего возвращения. Я доложил, что прибыл вместе с немецким генералом. Командир дивизии лестно заметил: "Алексеев не только стреляет хорошо, но и с немцами разговаривать умеет!"

Пригласили немецкого генерала в штабную палатку, а я стал ожидать дальнейших распоряжений. Минут через пятнадцать из палатки стали выходить генералы, направляясь к стоящим автомобилям. Впереди шёл командующий нашей Армии и генерал Хейце. Я обратился к командующему: "Я дал честное слово советского офицера, что...". "Знаю, - ответил он. - Вы немецкого генерала не потеряете. Ожидайте здесь".

Около десяти часов вечера мне поручили сопроводить Хейце в сопровождение немецких войск, но только до передней траншеи. Расставаясь, Хейце вытащил
из бумажника свою фотографию и передал её мне, сказав: "Пусть это будет вам на память".

Вечером по всему фронту небо полыхало от фейерверка, который продолжался до самого утра. В воздух взлетали разноцветные ракеты, трассирующие пули, на большой высоте рвались зенитные снаряды.

Минули десятилетия. И сейчас я часто думаю о том, мой рискованный шаг к белому флажку, возможно, спас жизнь многим советским воинам, готовившимся к
штурму сильно укреплённых позиций врага. Ну не пошёл бы я - пошёл бы кто-то другой...